Л.Н. Толстой. Булька
БУЛЬКА
(Рассказ офицера)
У меня была мордашка. Ее звали Булькой. Она была вся черная, только кончики передних
лап были белые.
У всех мордашек нижняя челюсть длиннее верхней и верхние зубы заходят за нижние; но
у Бульки нижняя челюсть так выдавалась вперед, что палец можно было заложить между
нижними и верхними зубами, Лицо у Бульки было широкое; глаза большие, черные и
блестящие; и зубы и клыки белые всегда торчали наружу. Он был похож на арапа. Булька
был смирный и не кусался, но он был очень силен и цепок. Когда он, бывало, уцедится за
что-нибудь, то стиснет зубы и повиснет, как тряпка, и его, как клещука, нельзя никак оторвать.
Один раз его пускали на медведя, и он вцепился медведю в ухо и повис, как пиявка. Медведь
бил его лапами, прижимал к себе, кидал из стороны в сторону, но не мог оторвать и
повалился на голову, чтобы раздавить Бульку; но Булька до тех пор на нем держался,
пока его не отлили холодной водой.
Я взял его щенком и сам выкормил. Когда я ехал служить на Кавказ, я не хотел брать его
и ушел от него потихоньку, а его велел запереть. На первой станции я хотел уже садиться
на другую перекладную, как вдруг увидал, что по дороге катится что-то черное и блестящее.
Это был Булька в своем медном ошейнике. Он летел во весь дух к станции. Он бросился
ко мне, лизнул мою руку и растянулся в тени под телегой. Язык его высунулся на целую
ладонь. Он то втягивал его назад, глотая слюни, то опять высовывал на целую ладонь.
Он торопился, не поспевал дышать, бока его так и прыгали. Он поворачивался с боку на
бок и постукивал хвостом о землю.
Я узнал потом, что он после меня пробил раму и выскочил из окна и прямо, по моему
следу, поскакал по дороге и проскакал так верст двадцать в самый жар.
БУЛЬКА И КАБАН
Один раз на Кавказе мы пошли на охоту за кабанами, и Булька прибежал со мной. Только
что гончие погнали, Булька бросился на их голос и скрылся в лесу. Это было в ноябре
месяце: кабаны и свиньи тогда бывают очень жирные.
На Кавказе, в лесах, где живут кабаны, бывает много вкусных плодов: дикого винограду,
шишек, яблок, груш, ежевики, желудей, терновнику. И когда все эти плоды поспеют и
тронутся морозом,— кабаны отъедаются и жиреют.
В то время кабан так бывает жирен, что не долго может бегать под собаками. Когда его
погоняют часа два, он забивается в чащу и останавливается. Тогда охотники бегут к тому
месту, где он стоит, и стреляют. По лаю собак можно знать, стал ли кабан, или бежит.
Если он бежит, то собаки лают с визгом, как будто их бьют; а если он стоит, то они лают,
как на человека, и подвывают.
В эту охоту я долго бегал по лесу, но ни разу мне не удалось перебежать дорогу кабану.
Наконец, я услыхал протяжный лай и вой гончих собак и побежал к тому месту. Уж я был
близко от кабана. Мне уже слышен был треск по чаще. Это ворочался кабан с собаками.
Но слышно было по лаю, что они не брали его, а только кружились около. Вдруг я
услыхал — зашуршало что-то сзади, и увидал Бульку. Он, видно, потерял гончих в лесу
и спутался, а теперь слышал их лай и так же, как я, что было духу катился в ту сторону.
Он бежал через полянку, по высокой траве, и мне от него видна только была его черная
голова и закушенный язык в белых зубах. Я окликнул его, но он не оглянулся, обогнал
меня и скрылся в чаще. Я побежал за ним, но чем дальше я шел, тем лес становился чаще
и чаще. Сучки сбивали с меня шапку, били по лицу, иглы терновника цеплялись за платье.
Я уже был близок к лаю, но ничего не мог видеть.
Вдруг я услыхал, что собаки громче залаяли, что-то сильно затрещало, и кабан стал
отдуваться и захрипел. Я так и думал, что теперь Булька добрался до него и возится с
ним. Я из последних сил побежал чрез чащу к тому месту. В самой глухой чаще я увидал
пеструю гончую собаку. Она лаяла и выла на одном месте, и в трех шагах от нее возилось
и чернело что-то.
Когда я подвинулся ближе, я рассмотрел кабана и услыхал, что Булька пронзительно
завизжал. Кабан захрюкал и посунулся на гончую,— гончая поджала хвост и отскочила.
Мне стал виден бок кабана и его голова. Я прицелился в бок и выстрелил. Я видел, что
попал.
Кабан хрюкнул и затрещал прочь от меня по чаще. Собаки визжали, лаяли следом за ним,
я по чаще ломился за ними. Вдруг, почти у себя под ногами, я увидал и услыхал что-то. Это
был Булька. Он лежал на боку и визжал. Под ним была лужа крови. Я подумал: пропала
собака; но мне теперь не до него было, я ломился дальше. Скоро я увидал кабана. Собаки
хватали его сзади, а он поворачивался то на ту, то на другую сторону. Когда кабан увидал
меня, он сунулся ко мне. Я выстрелил другой раз, почти в упор, так что щетина загорелась
на кабане, и кабан захрипел, зашатался и всей тушей тяжело хлопнулся наземь.
Когда я подошел, кабан уже был мертвый и только то там, то тут его пучило и подергивало.
Но собаки, ощетинившись, одни рвали его за брюхо и за ноги, а другие лакали кровь из раны.
Тут я вспомнил про Бульку и пошел его искать. Он полз мне навстречу и стонал. Я подошел
к нему, присел и посмотрел его рану. У него был распорот живот и целый комок кишок из
живота волочился по сухим листьям. Когда товарищи подошли ко мне, мы вправили Бульке
кишки и зашили ему живот. Пока зашивали живот и прокалывали кожу, он все лизал мне руки.
Кабана привязали к хвосту лошади, чтоб вывезти из лесу, а Бульку положили на лошадь и
так привезли его домой. Булька проболел недель шесть и выздоровел.
