БУЛЬКА И ВОЛК
Когда я уезжал с Кавказа, тогда еще там была война, и ночью опасно было ездить
без конвоя.
Я хотел выехать как можно раньше утром и для этого не ложился спать.
Мой приятель пришел провожать меня, и мы сидели весь вечер и ночь на улице
станицы перед моей хатой.
Была месячная ночь с туманом, и было так светло, что читать можно, хотя месяца и
не видно было.
В середине ночи мы вдруг услыхали, что через улицу на дворе пищит поросенок.
Один из нас закричал: «Это волк душит поросенка».
Я побежал к себе в хату, схватил заряженное ружье и выбежал на улицу. Все стояли у
ворот того двора, где пищал поросенок, и кричали мне: «Сюда!» Мильтон бросился за мной,
— верно, думал, что я на охоту иду с ружьем,— а Булька поднял свои короткие уши и метался
из стороны в сторону, как будто спрашивал, в кого ему велят вцепиться. Когда я подбежал к
плетню, я увидал, что с той стороны двора, прямо ко мне, бежит зверь. Это был волк. Он
подбежал к плетню и вскочил на него. Я отсторонился от него и приготовил ружье. Как только
волк соскочил с плетня на мою сторону, я приложился почти в упор и спустил курок; но ружье
сделало «чик» и не выстрелило. Волк не остановился и побежал через улицу. Мильтон и Булька
пустились за ним. Мильтон был близко от волка, но, видно, боялся схватить его, а Булька, как ни
торопился на своих коротких ногах, не мог поспеть. Мы бежали что было силы за волком, но и
волк и собаки скрылись у нас из виду. Только у канавы, на углу станицы, мы услыхали подлаиванье,
визг и видели сквозь месячный туман, что поднялась пыль и что собаки возились с волком. Когда мы
прибежали к канаве, волка уже не было, и обе собаки вернулись к нам с поднятыми хвостами и
рассерженными лицами. Булька рычал и толкал меня головой,— он, видно, хотел что-то рассказать,
но не умел.
Мы осмотрели собак и нашли, что у Бульки на голове была маленькая рана. Он, видно, догнал
волка перед канавой, но не успел захватить, и волк огрызнулся и убежал.
Рана была небольшая, так что ничего опасного не было.
Мы вернулись назад к хате, сидели и разговаривали о том, что случилось. Я досадовал на то,
что ружье мое осеклось, и все думал о том, как бы тут же на месте остался волк, если б оно
выстрелило. Приятель мой удивлялся, как волк мог залезть на двор. Старый казак говорил,
что тут нет ничего удивительного, что это был не волк, что это была ведьма и что она заколдовала
мое ружье. Так мы сидели и разговаривали. Вдруг собаки бросились, и мы увидали на средине
улицы, перед нами, опять того же волка; но в этот раз он, от нашего крика, так скоро побежал,
что собаки уже не догнали его.
Старый казак после этого уже совсем уверился, что это был не волк, а ведьма; а я подумал, что
не бешеный ли это был волк, потому что я никогда не видывал и не слыхивал, чтобы волк, после
того как его прогнали, вернулся опять на народ.
На всякий случай я посыпал Бульке на рану пороху и зажег его. Порох вспыхнул и выжег больное
место.
Я выжег порохом рану затем, чтобы выжечь бешеную слюну, если она еще не успела войти в кровь.
Если же попала слюна и вошла уже в кровь, то я знал, что по крови она разойдется по всему телу,
и тогда уже нельзя вылечить.
КОНЕЦ БУЛЬКИ И МИЛЬТОНА
Булька и Мильтон кончились в одно и то же время. Старый казак не умел обращаться с
Мильтоном. Вместо того чтобы брать его с собою только на птицу, он стал водить его за
кабанами. И в ту же осень секач кабан спорол его. Никто не умел его зашить, и Мильтон
издох.
Булька тоже недолго жил после того, как он спасся от колодников. Скоро после своего
спасения от колодников он стал скучать и стал лизать все, что ему попадалось. Он лизал
мне руки, но не так, как прежде, когда ласкался. Он лизал долго и сильно налегал языком,
а потом начинал прихватывать зубами. Видно, ему нужно было кусать руку, но он не хотел.
Я не стал давать ему руку. Тогда он стал лизать мой сапог, ножку стола и потом кусать сапог
или ножку стола. Это продолжалось два дня, а на третий день он пропал, и никто не видал и
не слыхал про него.
Украсть его нельзя было, и уйти от меня он не мог, а случилось это с ним шесть недель после того,
как его укусил волк. Стало быть, волк, точно, был бешеный.
Булька взбесился и ушел. С ним сделалось то, что называют по-охотничьи — стечка. Говорят, что
бешенство в том состоит, что у бешеного животного в горле делаются судороги. Бешеные животные
хотят пить и не могут, потому что от воды судороги делаются сильнее. Тогда они от боли и от жажды
выходят из себя и начинают кусать. Верно, у Бульки начинались эти судороги, когда он начинал
лизать, а потом кусать мою руку и ножку стола. Я ездил везде по округе и спрашивал про Бульку,
но не мог узнать, куда он делся и как он издох. Если бы он бегал и кусал, как делают бешеные
собаки, то я бы услыхал про него. А верно, он забежал куда-нибудь в глушь и один умер там.
Охотники говорят, что когда с умной собакой сделается стечка, то она убегает в поля или леса и там
ищет травы, какой ей нужно, вываливается по росам и сама лечится. Видно, Булька не мог вылечиться.
Он не вернулся и пропал.
